В том, что манифесты излагали прованский План — не было сомнений. Гробница С. R. (явная аллегория здания Гранж-о-Дим, в ночь 23 июня 1344 года!) хранит в себе тайное сокровище, завещанное грядущим поколениям, «добро… заложенное на сто двадцать лет». Что этот клад — не денежного порядка, тоже не может быть двух мнений. Тексты не только открыто насмехаются над простодушной алчностью алхимиков, но и явно говорят, что под обещанным добром имеется в виду огромное историческое свершение. И если кому-то остается еще что-то непонятно, вступает в дело второй манифест, который подчеркивает, что нельзя пренебрегать обетованием, сулящим miranda sextae aetatis (чудеса шестого, окончательного объединения!). И снова повторяется: «О если бы угодно было Богу донести до нас свет своего шестого Светильника… если бы возможно было прочесть все в единой Книге! и читая, если бы возможно было понять и воспомнить все, что бывало… Сколь было бы отрадно, если бы возможно стало преобразить посредством пенья (то есть чтения вслух Извещения!) скалы (lapis exillls!) в жемчуга и в драгоценные камни…» И говорилось о тайных секретах, и о правительстве, которое могло бы быть установлено в Европе, и о «великом деянии», которое следовало совершить…

Говорилось о том, что С. R. побывал в Испании (и в Португалии?) и указал тамошним ученым, как можно «подступиться к истинным знакам — Indicia — грядущих столетий, но все втуне». Почему втуне? И чего ради немецкая тамплиерская рота в начале семнадцатого века публично обнародовала ревниво оберегаемые тайны? Решили «засветиться», чтобы таким образом компенсировать сбой, произошедший в эстафете?

Никто не может отрицать, что в манифестах указываются те же самые этапы Плана, которые выделил Диоталлеви. Первый брат, о смерти которого говорится, вернее говорится, что он «преодолел предел», — брат И. О. Умирает он в Англии. Следовательно, кто-то победоносно добрался до места первого свидания. Далее речь идет о второй и о третьей линиях наследования. И до этих пор все, казалось бы, спокойно: вторая линия, то есть английская, встречается с третьей, французской, в 1584 году, и ясно, что люди, пишущие в начале семнадцатого века, могут говорить только о том, что имеет отношение к первым трем группам. В «Химической свадьбе», написанной Валентином Андреаэ в юношескую пору, то есть раньше, чем манифесты (хотя и они относятся к 1616 году) упоминаются три великолепных храма, три места, которые, по всей видимости, уже были задействованы.

В то же время меня не покидало ощущение, что манифесты говорят о том же самом хотя и теми же словами, но не с тем настроением, и в их интонации чувствуется какая-то тревога.

Отчего, скажем, столь упорно повторяется в них рассуждение о том, что времена созрели, что момент настал, невзирая на врагов, которые расставили ловушки и пустили в ход все свое лукавство для того, чтобы «случай» не сбылся? Какой еще случай? Говорится, что конечной целью С. R. выступал Иерусалим, но туда он не смог добраться. Почему? Хвалят арабов за то, что они обмениваются посланиями, в то время как германцы не умеют помогать друг другу. И намекают на «более крупную группу, которая хочет все пастбище только для себя». То есть речь идет не просто о том, что кто-то собирается нарушить План ради своих собственных интересов, а о том, что План действительно уже нарушен.

В «Славе» говорится, что вначале некто выработал магическое письмо (ну да, конечно — провэнское послание!), но что Господни часы отбивают каждую минуту, «в то время как нашим не удается отыграть и часы». Кто же не сумел уловить биение Божиих часов, кто не прибыл на нужное место в необходимую минуту? Обиняками ведется рассказ о некоем изначальном союзе братьев, которые могли бы обнародовать некую тайную философию, однако предпочли вместо этого распространиться по миру.

Манифесты явно намекают на случившуюся неприятность, в них ощущается неуверенность, чувство потери. Братья первых линий причащения все устроили так, чтобы их сменяли на посту «достойные последователи», однако положили правилом «содержать в тайне место своего погребения… так что и доселе мы не знаем, где же они погребены».

Что скрывается под этой аллегорией? Что осталось и доселе неизвестным? Какого «погребения» до нас не дошел адрес? Безусловно, манифесты были написаны из-за того, что какая-то информация пропала, и всех тех, кто случайно мог бы располагать сведениями по данному вопросу, приглашали срочно объявиться, заявить о себе.

Невозможно не признать, что именно в этом смысл завершения «Славы»: «Снова обращаемся ко всем ученым Европы… с просьбой благосклонно соответствовать нашему предложению… оповестить нас о своих мыслях… Ибо хотя мы до сих пор и не оглашаем имена наши… Кто бы ни донес до нас собственное имя, получит возможность собеседовать с нами гласно и вживе, или же — если к тому возникнут препятствия — тогда в письменной форме».

Именно то, к чему стремился в свое время и полковник, публикуя свою версию. Он хотел заставить кого-то прервать молчание.

Итак, имел место некий гэп, пауза, провисание, неувязка. На гробнице С.R. была помещена не только надпись «Post 120 annos patebo» — напоминание о необходимой периодичности встреч, — но и «Nequaquam vacuum», что следовало понимать не как «пустоты нет», а как «пустоты не должно быть». А между тем создалась пустота! Пустоту следовало срочно заполнить!

Но тут я опять остановился и снова спросил себя: почему же подобный разговор возникает в Германии, где в любом случае четвертая линия должна была терпеливо дожидаться своей законной очереди? Немцы не могли сокрушаться в 1614 году по поводу несостоявшейся встречи в Мариенбурге, потому что Мариенбург был намечен на 1704 год!

Единственный возможный вывод из всех возможных — это что германцы жаловались на то, что не сумела состояться предыдущая встреча!

Вот он, ключ к разгадке! Немцы четвертой линии жаловались на то, что англичане второй линии разминулись с французами третьей! Ну конечно, все дело в этом. В тексте, если присмотреться, содержатся аллегории по-детски прямолинейные. Когда открывают гробницу С. R., обнаруживают подписи братьев первого и второго кругов, но не третьего! Португальцы и британцы налицо, но куда подевались французы?

Розенкрейцеры выходили на поверхность, снимали маску и рисковали всем на свете, потому что это был для них единственный способ спасти от развала План.

71

Все это я изложил с энтузиазмом, и как Бельбо, так и Диоталлеви согласились, что секрет манифестов был предельно ясен даже для самого последвето оккультиста.

— Итак, все понятно, — сказал Диоталлеви. — Мы уперлись на идее, что эстафета прервалась на переходе от германцев к павликианам, а на самом деле это случилось в 1584 году, между Англией и Францией.

— Но с какой стати? — спросил Бельбо. — Есть у нас объяснение, по какой такой причине англичанам не удалось организовать встречу с французами? Ведь англичане знают, где находится Убежище, они-то единственные это и знают.

Бельбо нуждался в подсказке. Поэтому он запустил Абулафию, которую предварительно зарядил всевозможными пословицами и поговорками, стишками, всем, что попалось под руку. Абулафии было приказано выдать последовательность двух заложенных данных. На выход поступило следующее:

— Ну, что скажете? — подытожил Бельбо. — У Минни свидание с Микки Маусом, но они договорились на тридцать первое сентября, и вот бедный Микки Маус…