35

Лия. Сейчас я мучаюсь мыслью, что ее не увижу, но я мог бы ее вообще не встретить, и это бы было хуже. Если бы она была со мной, держала бы мою руку, в то время как я восстанавливаю этап за этапом своей погибели. Она ведь все предугадала. Но я не могу ее ввязывать в эту историю, ни ее, ни ребенка. Надеюсь, что они задержатся с переездом и вернутся, когда все уже будет кончено, как бы оно ни кончилось.

Это было 16 июля восемьдесят первого года. Милан уже почти опустел и в справочном зале библиотеки не было никого.

— Прошу прощения, но том 109 собиралась взять я.

— Почему же он тогда стоял тут?

— Потому что я отошла на минутку взять выписку.

— Это не причина.

Она уже улепетывала к столу со своей добычей. Я уселся напротив, надеясь рассмотреть ее лицо.

— И удается читать что-нибудь, кроме Брайля? — спросил я. Она подняла голову, но все равно было неясно, лицо это или затылок.

— Что? — переспросила она. — А-а. Я все прекрасно вижу. — Но при этих словах она отодвинула челку, и глаза у нее были зеленые.

— Зеленые глаза, — сказал я.

— Да, а что, это плохо?

— Почему же плохо. Наоборот…

Так это начиналось.

— Ешь, а то худой, как скелет, — сказала она за ужином. Пробило полночь, мы все еще находились в греческом ресторане около «Пилада», и свеча почти совершенно оплыла на горлышко бутылки, и мы рассказывали все. У нас была одинаковая профессия. Она редактировала статьи для энциклопедии.

Я торопился выговориться. В половине первого она отодвинула челку, чтобы лучше меня рассмотреть, и тут я выставил палец, как пистолет, изображая прямое попадание, и пропищал:

— Пиф. Паф.

— Как интересно, — сказала она. — Я тоже.

Так мы стали плотию от единой плоти, и с того вечера меня начали именовать Пифом.

Мы не могли позволить себе новую квартиру, поэтому я ночевал у нее, а днем она приходила ко мне в контору или же отправлялась на охоту, и безусловно, она была ловчее меня, распутывая загадки, и знала, какие связи надо подмечать и делиться со мной.

— Есть у нас где-то фиговенький конспект на розенкрейцеров? — говорила она.

— Да, надо мне этим заняться, когда будет время. Это конспект бразильских записей.

— Так вот, поставь отсылку на Йейтса.

— Причем тут Иейтс?

— Притом, что я читаю вот здесь, что он входил в розенкрейцерское общество, которое называлось «Утренняя Звезда».

— Что бы я без тебя делал, подумать страшно.

Я снова начал посещать «Пилад», теперь это была для меня биржа, в «Пиладе» я находил заказчиков.

Однажды я там увидел Бельбо, он, кажется, тоже до того времени не часто рассиживался в «Пиладе» и вернулся только с тех пор, как узнал Лоренцу Пеллегрини. Все такой же, седины немного больше и немного похудевший, но не слишком.

Он отреагировал на меня сердечно (применительно к его буйному темпераменту). Несколько быстролетных фраз о старом времени, обоюдное умолчание о последней серии событий, в которых участвовали мы вдвоем, и об эпистолярном продолжении этой серии. Комиссар Де Анджелис больше не показывался. Дело сдали в архив или вроде того. Я рассказал ему о своей работе, и он, кажется, заинтересовался.

— Честно говоря, мне тоже хотелось бы заниматься чем-то в этом роде, Сэм Спейд от культуры, двадцать долларов в день плюс командировочные.

— Но не приходят обольстительные и загадочные леди и никто не спрашивает о мальтийском соколе, — сказал я.

— Не теряйте надежды. Вам нравится эта работа?

— Не то чтобы нравится, — ответил я цитатой из него самого. — Это единственное, что я, может быть, хорошо умею.

— Good for you, [78]  — отвечал он.

Мы встречались еще не раз, я рассказывал ему о бразильских впечатлениях. Однако взгляд его при этом вечно как-то витал, более чем обычно. Когда в баре не было Лоренцы Пеллегрини, взгляд сгущался и повисал над входною дверью, а когда она была, он беспокойно перелетал по залу вслед за ее перемещениями. Как-то вечером перед самым закрытием он проговорил, как всегда отсутствуя глазами:

— Слушайте, нам, скорее всего, понадобится ваше сотрудничество, причем на длительное время. Вы могли бы работать на нас по полдня, скажем, несколько раз в неделю?

— Надо подумать. О чем идет речь?

— Крупная металлургическая фирма заказывает книгу о металлах. Иллюстрации должны преобладать над текстом. В общем, популярно, но серьезно. Вы понимаете, в каком жанре. Металлы в истории человечества, от железного века до сплавов, употребляемых в ракетостроении. Нам нужен кто-то для поисков в библиотеках и в архивах, для подбора иллюстративного материала, высококлассного: старые миниатюры, гравюры из альбомов прошлого века на разные темы, ну не знаю, литье, громоотводы.

— Ладно, я завтра зайду и поговорим.

Тут подошла Лоренца Пеллегрини.

— Отвезешь меня домой?

— Почему сегодня я? — спросил Бельбо.

— Потому что ты мужчина всей моей жизни.

Он покраснел как мог покраснеть только он — и взгляд его был направлен в еще более странную, чем обычно, точку. Потом сказал ей:

— Присутствовали свидетели.

И мне:

— Я мужчина всей ее жизни. Лоренца Пеллегрини.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер. Он поднялся и прошептал ей что-то на ухо.

— С какой стати? — отвечала она. — Я попросила тебя отвезти меня на машине до дома.

— А, — сказал Бельбо. — Извините, Казобон, я работаю таксистом вот у этой дамы неизвестно чьей жизни.

— Балда, — ласково сказала она и поцеловала его в щеку.

36

Было ясно, что Бельбо и Лоренца Пеллегрини связаны. Я только не знал, насколько тесно и насколько давно. Файлы Абулафии тоже не помогают реконструировать сюжет.

В частности, не датирован файл об ужине с доктором Вагнером. Знакомство с доктором, с одной стороны, существовало еще до моего отъезда в Бразилию, с другой — продолжалось после моего прихода в «Гарамон»; соприкасался с доктором и я, а значит, ужин с Вагнером мог иметь место как до, так и после того вечера в «Пиладе». Если до — представляю себе смущение Бельбо и его подавленное отчаяние.

Доктор Вагнер из Вены, с многолетней практикой в Париже, чем обусловливалось ударение в фамилии на последнем слоге, чем щеголяли его знакомцы, вот уже лет десять наезжал в Милан по приглашению двух революционных групп — реликтов шестьдесят восьмого года. Группы устраивали с ним дискуссии и, разумеется, каждая предлагала альтернативную радикалистскую трактовку его взглядов. Зачем и почему этот известный человек спонсоризировался у экстрапарламентариев, я никогда не мог понять. Теории Вагнера сами по себе не носили политической окраски, и захоти он, мог бы ездить по приглашениям университетов, клиник, академий. Наверное, дело в том, что условия революционеров были для него выгоднее остальных, а главными качествами доктора являлись эпикурейство и привычка к княжескому шику. Частные же организации платили щедрее, чем государственные, следовательно, доктор Вагнер мог приезжать в первом классе, останавливаться в лучшем отеле, а счета за лекции и семинары выписывать по тарифам психиатрических сеансов.